Размер шрифта
A- A+
Межбуквенное растояние
Цвет сайта
A A A A
Изоображения
Дополнительно

Догмат абсолютных ценностей

Разговор о воспитании, начинающийся с рассуждений о «дао», приводимых христианским философом, может показаться чрезмерной эклектикой, а может оттолкнуть слишком высоко взятой нотой: где «дао», а где реальная жизнь, для которой слова «суть и порядок мироздания» слишком велики?
Но, наверное, уже в этом противоречии восприятия узнается, схватывается одна из важнейших проблем воспитания. Воспитание как бы пребывает в двух размерностях, в двух неравных объемах, в двух различных и одновременно взаимосвязанных пространствах. В одном пространстве существуют вопросы о Боге и мироздании, о том, что есть человек, вопросы, которые точнее будет назвать вечными вопросительными формами; в другом пространстве есть ребенок и взрослый, есть повседневность воспитания, требующая пониманий и действий «здесь и сейчас». И вся трагическая трудность в том, чтобы удержаться в этой растяжке, суметь совместить в себе великое и малое без ущерба и тому и другому. Когда Льюис пишет о «дао», он напоминает нам о том, что настоящие ценности воспитания лежат вне воспитания - они универсальны; воспитание есть лишь частный случай мыслей и действий сообразно этим ценностям. Их нельзя ни сменить, ни подправить; эти ценности есть точка отсчета и одновременно абсолютное, а не относительное мерило. Их можно поименовать -«рита», «дао», «высшая истина», но поименование скорее скроет, затемнит их смысл. Может быть, весь вопрос в том, видим ли мы значительность жизни, не зависящую от наших мыслей и воззрений. Наша связь с этими ценностями может быть осознанной или интуитивной, это не суть важно; важно то, насколько мы ощущаем, их действенность в нашей внутренней жизни, насколько мы вообще можем сказать о себе, что у нас есть внутренняя жизнь, не равная линейной совокупности чувств, мыслей и переживаний, насколько мы есть часть некоего целого, большего, чем мы сами. Это ощущение неподдельно; если оно есть, то и воспитание становится приобщением другого к этому целому в той мере, в которой оно присутствует в нашей духовной жизни.
                                                                                                                             С. Лебедев
 
 
Августин определяет добродетель как ordo amoris - справедливую, сообразную истине иерархию чувств, воздающих каждому творению столько любви, сколько оно заслуживает.
...Согласно раннему индуизму, доброе поведение состоит в согласии и даже сли­янии с rita - могущественным порядком или узором будущего, который отражен в порядке мироздания.
...Говорят об этом и китайцы, называя нечто великое (точнее, величайшее) словом «дао». Определить «дао» заведомо невозможно. Это - суть мироздания; это - путь, по которому движется мир. Но это и путь, которым должен следовать человек, подражая порядку Вселенной.
...Ветхозаветный псалмопевец тоже славит закон и заповеди за то, что они-«истина».
Такое миросозерцание я, для краткосрочности, буду обозначать в дальнейшем «дао». И у Платона, и у Аристотеля. И у стоиков. И у ветхозаветных иудеев. И у восточных народов бросается в глаза одна общая и очень важная мысль. Все они признают объективную ценность; все они считают, что одни действия и чувства соответствуют высшей истине, другие – не соответствуют.
… Поскольку оценки наши свидетельствуют о признании объективного закона, чувства могут быть в ладу и не в ладу с истиной.
Само по себе чувство - не суж­дение, и потому оно внеположно разуму. Однако оно может быть разумным и нера­зумным, в зависимости от того, сообраз­но оно или несообразно разуму.
...«Дао» допускает только изменения изнутри. Те, кто понимает закон, могут его менять в его же духе. Только они знают, чего этот дух требует. Только закон мо­жет разрешить или запретить изменения в законе. Потому Аристотель и говорит, что этику усвоит лишь тот, кто верно вос­питан.
 ...Чтобы избежать недоразумений, прибавлю: хотя сам я верю в Бога, более того - во Христа, сейчас я никак не «пропо­ведую христианство». Я говорю только об одном: сохранить ценности можно лишь в том случае, если мы примем абсолютную ценность прописных истин. Любое недо­верие к этим истинам, любая попытка пос­тавить нравственность «на более реалис­тическую основу» заранее обречены.
...Таким образом, цель обучения и воспитания всецело зависит от того, верите вы или не верите в «дао». Если вы верите, цель эта в том, чтобы при­вить ученику оценки и мнения пусть не осознанные, но достойные человека. Если не верите и не забыли логику, все чувства для вас будут какой-то мглою, скрывающей «вещи как они есть». Тогда вы попытаетесь искоренить чувства из детской души (вы уж простите меня за устаревшее слово) или оставите не­сколько чувств по причинам, нимало не связанным с их сообразностью правде. В последнем случае вы займетесь до­вольно сомнительным делом, а имен­но - станете «влиять» на учеников, поп­росту колдовать, чтобы у них в сознании сложился угодный вам мираж.
 
...Каждое поколение влияет на следу­ющее и в той или иной мере противится предыдущему. Если кто-нибудь и впрямь научится лепить своих потомков по свое­му вкусу, все последующие поколения бу­дут слабее тех, кому выпала такая удача. Какие бы поразительные механизмы ни дали мы им, мы, а не они уже решили, как эти механизмы использовать. Почти, на­верное, удачливое поколение будет к тому же отличаться исключительной ненавис­тью к традиции и постарается уменьшить не только силу своих потомков, но и силу своих предков.
...Человек не может просто «становить­ся сильнее». Любая сила, которую он об­ретет, направлена против кого-то. Каждый шаг вперед делает человека и сильнее, и слабее. С каждой победой появляются но­вые властители и новые рабы.
...Мы снижаем что-либо до уровня при­роды, чтобы победить. Мы непрестанно побеждаем природу, так как называем - природой то, что мы победили. Цена этой победы велика: все больше явлений снижает свой статус. Каждый наш успех рас­ширяет владения природы. Звезды не станут природой, пока мы их не измерим; душа не станет природой, пока мы не под­вергнем ее психоанализу. Пока процесс этот не кончен, нам кажется, что выгод больше, чем потерь. Но стоит нам сделать последний шаг - перевести на уровень природы самих себя, - и потеряет смысл самая речь о выгодах, ибо тот, кто должен был выгадать, принесен в жертву.
...Конечно, всегда и везде воспитатели пытались сформировать других, исходя из своего миросозерцания. Но то, о чем я го­ворю, имеет две особенности. Во-первых, никогда и нигде у воспитателей (если здесь уместно это слово) не было столь огромной силы. Как правило, им удавалось и удается не много. Когда мы читаем у Платона, что детей нельзя растить в семье, у Элиота - что мальчик должен видеть до семи лет только женщин, а после семи - только муж­чин, у Локка - что ребенка надо обувать в тонкие башмаки и отучать от сочинения стихов, мы испытываем благодарность к упрямым матерям и нянькам, а главное - к упрямым детям, сохранившим человечес­тву хоть какое-то здравомыслие. Однако человекоделы удачливого века будут ос­нащены самой лучшей техникой и сумеют сделать именно то, чего хотят.
Второе отличие еще важнее. Прежде воспитатели сообразовывали свои наме­рения с «дао», которому подчинялись са­ми. Они хотели сделать других такими же, какими хотели стать. Они проводили ини­циацию, передавая младшим тайну того, что такое быть человеком.
...Наверное, будет понятней, если я приведу конкретный пример. Когда рим­лянин говорил сыну: «Dulce et decorum ­est pro patria mori», он и сам себе верил. Отец преподавал сыну чувство, которое представлялось ему сообразным с объ­ективной системой ценностей. Он давал лучшее, что было у него в душе, чтобы вос­питать душу сына, как дал он частицу сво­ей плоти, чтобы сын обрел плоть.
Теперь ценности стали чем-то вро­де явлений природы. Старшие внушают младшим ценностные суждения не по­тому, что верят в них сами, а потому, что «это полезно обществу». Сами они от этих суждений свободны. Их дело - контроли­ровать выполнение правил, а не следовать им. Словом, они вне или выше «дао». Когда же они смогут сделать все, что хотят, они скорее всего будут внушать не «дао», а ту искусственную систему ценностей, кото­рую сочтут полезной.
Быть может, на какое-то время, как пе­режиток, они сохранят для себя подобие закона. Скажем, они могут считать, что служат человечеству, или помогают ему, или приносят пользу. Но это пройдет. Рано или поздно они припомнят, что по­нятия помощи, служения, долга - чистая условность. Освободившись от предрас­судков, они решат, оставить ли чувство долга формируемым людям. Произвол у них полный - ни «долг», ни «добро» уже ни­чего для них не значат. Они умеют сфор­мировать какие угодно качества. Остается малость: эти качества выбрать. Повторяю: свобода - полная, никакого мерила, ника­кой точки отсчета у них нет.
 
…Многим покажется, что я придумываю мнимые сложности. Другие, попроще, могут спросить: «Неужели они непременно окажутся такими плохими?» Поймите, я не думаю, что «они» будут плохими людьми. В старом смысле слова они вообще людьми не будут. Если хотите, они - люди, сменив­шие принадлежность к роду человеческо­му на право решать, каким быть человеку. Слова «плохой» и «хороший» не имеют смысла по отношению к ним; только от них и зависит, смысл этих слов.
...Выйдя за пределы «дао», они попа­ли в пустоту. И тех, кого они формируют, нельзя назвать несчастными людьми, ибо они - предметы, изделия. Победив приро­ду, человек отменил человека.

...Подобно королю Лиру мы пытаемся сложить с себя королевское достоинство и остаться королями. Это невозможно. Одно из двух: или мы разумные духовные существа, навек подчиненные абсолют­ным ценностям «дао», или мы «природа», которую могут кромсать и лепить некие избранники, руководимые лишь собствен­ной прихотью. Только «дао» объединяет едиными правилами властвующих и под­властных. Без догмата объективной цен­ности невозможна никакая власть, кроме тирании, и никакое подчинение, кроме рабства.

Разделы сайта