Франкл видит причину человеческого саморазрушения в одном: в ощущении бессмысленности существования. Он говорит о воле к смыслу, о поисках смысла жизни как важнейшей, изъясняясь языком психологии, мотивации человеческого существования. «Чтобы восстановить внутренние силы человека в лагере, - пишет Франкл, - нужно было преуспеть в указании ему какой-то цели в будущем».
Мысли Франкла поразительным образом перекликаются с тем, что мы видим вокруг себя. И образование, и воспитание становятся все более рационализированными, их связь с небытовыми смыслами истончается; в этой системе почти невозможны духовные поиски, она отторгает человека в самом важном и существенном для него. А когда эта редукция духа заканчивается печально (например, наркотиками), ее пытаются уврачевать социальными стимулами, здоровым образом жизни - всем тем, что опять же не имеет отношения к сфере смыслов. Вели пользоваться положениями Франкла, воспитание должно водить ребенка в пространство, где востребованы - не в сугубо практическом плане! - духовные силы его существа, в пространство высокой культуры, символическая топография которого и есть коды, наброски путей, на которых ищется смысл.
«На самом деле имеет значение не то, чего мы ждем от жизни, а то, чего жизнь ожидает от нас», - пишет Франкл. Воспитание по первой модели взращивает людей с претензиями к жизни, ходоков по карьерной лестнице; воспитание по второй модели растит тех, кто выбирает другие ступени - ведь именно признание того, что жизнь что-то спрашивает с каждого из нас, есть предощущение ее смысла.
С.Лебедев
Поиск смысла жизни - это основная мотивация человеческой жизни, а вовсе не «вторичная рационализация» (сознательное объяснение) инстинктивных побуждений. Этот смысл уникален и специфичен, так как должен быть найден и осуществлен только самим человеком, только тогда он может удовлетворить его собственную волю (стремление) к смыслу. Есть авторы, которые утверждают, что смысл и ценности жизни являются «всего лишь защитными механизмами, конструкцией из реакций и сублимаций». Но что касается меня, я вовсе не хочу жить ради моих «защитных механизмов» и не готов умереть ради моих «реакций». Однако человек способен жить и даже умереть ради своих идеалов и ценностей.
...Разумеется, поиск человеком смысла может вызвать внутреннюю напряженность, а не внутреннее равновесие. Однако именно эта напряженность является незаменимой предпосылкой душевного здоровья.
...Я считаю опасным ложное понятие душевной гигиены, предполагающее, что человек в первую очередь нуждается в равновесии, иди, как это называется в биологии, в «гомеостазе», то есть в ненапряженном состоянии.
Он нуждается не в снятии напряжения любой ценой, а в зове потенциального смысла, ждущего от него осуществления. Человеку нужен не гомеостаз, а то, что я называю ноодинамикой, то есть экзистенциальной динамикой в силовом поле напряжения, где один полюс является смыслом, который следует осуществить, а другой полюс - сам человек, который и должен это сделать.
...Провозглашая, что человек отвечает за потенциальный смысл своей жизни и его реализацию, я хочу подчеркнуть, что истинный смысл жизни надо найти во внешнем мире, а не внутри человека и его собственной души, как в какой-то замкнутой системе. Я дал определение этой существенной характеристике - «выйти за пределы себя» (self-transcedence). Она указывает, что бытие человека всегда направлено к чему-то или кому-то иному, чем он сам, - будь это смысл, который надо осуществить, или другой человек, с которым надо встретиться.
Чем больше человек забывает себя -отдавая себя служению важному делу или любви к другому человеческому существу, - тем более он человечен и тем более он реализует себя. То, что называют самореализацией, не должно быть целью по той простой причине, что чем больше за ней гонишься, тем вернее ее можно упустить. Другими словами, самореализация возможна как побочный эффект «выхода за свои пределы».
...Несмотря на вынужденную физическую и умственную примитивность лагерной жизни, духовная жизнь могла стать даже глубже. Люди с тонкой чувствительностью, которые привыкли к напряженной интеллектуальной жизни, могли испытывать сильные страдания (они часто бывали хрупкого сложения), но потери их внутреннего Я были меньше. Они могли найти прибежище от окружающего кошмара в богатой внутренней жизни и духовной свободе. Только так можно объяснить явный парадокс: некоторые заключенные, которые совсем не выглядели крепкими, часто выживали в лагерных условиях успешнее, чем здоровяки. Чтобы лучше это разъяснить, мне придется обратиться к одному личному переживанию.
...Был серый рассвет; серым было небо над нами, серым был снег в бледном свете хмурого утра; серыми были наши лохмотья, и серыми были наши лица. Я снова молча разговаривал со своей женой, а может, я пытался найти смысл моих страданий, моего медленного умирания. В последнем яростном протесте против безнадежности и неминуемой смерти я почувствовал, как мой дух прорывается через окутывающий все мрак. Я чувствовал, как он переступает через границы этого бессмысленного мира, и откуда-то я услышал победное «Да» в ответ на мой вопрос о существовании конечной цели.
В этот момент зажегся свет в окне далекого домика, будто нарисованного на горизонте, среди серости раннего баварского утра. «Et lux in tenebis lucet» - и свет засиял в темноте.
...Есть смысл и в той жизни, что почти полностью лишена возможности творчества и наслаждения и которая допускает только одну возможность поведения на высоком моральном уровне: она выражается в отношении человека к своему существованию, ограниченному внешними силами. Если в жизни вообще есть смысл, то должен быть смысл и в страдании. Страдание - неотделимая часть жизни, как судьба и смерть. Без страдания и смерти человеческая жизнь не может быть полной.
...Опыт лагерной жизни показывает, что у человека есть свобода выбора. Было достаточно примеров, часто героических, которые доказали, что можно преодолеть апатию, подавить раздражительность. Человек может сохранить остатки духовной свободы и независимости мышления даже в условиях крайнего психического и физического напряжения.
Мы, прошедшие концлагеря, можем вспомнить людей, которые ходили по баракам, утешая других и подчас отдавая последний кусок хлеба. Пусть их было немного, они служат достаточным доказательством: у человека можно отнять все, кроме одного - его последней свободы: выбрать свое отношение к любым данным обстоятельствам, выбрать свой собственный путь.
...Только те, кто отказался от внутренней власти над своей моральной и духовной сущностью, со, временем стали жертвами унижающего влияния лагеря. Но тогда встает вопрос: что может и должно составлять эту «внутреннюю власть»?
.:.Человек, который позволяет себе опуститься потому, что не может видеть никакой будущей цели, оказывается занятыми мыслями о прошлом. В отвлечении от реальности имеется определенная опасность. Тогда человеку легко упустить ряд случаев, позволяющих сделать из лагерной жизни нечто позитивное, а такие случаи действительно представлялись.
.. Такие люди забывали, что лагерь - это просто исключительно трудная внешняя ситуация, которая предоставляет человеку возможность духовного роста. Вместо того чтоб воспринимать тяжести лагеря как экзамен для своей внутренней силы, они не принимали всерьез свою жизнь и презирали ее как нечто несущественное. Они предпочитали закрыть глаза и жить в прошлом. Для таких людей жизнь становилась бессмысленной.
...Заключенный, который потерял веру в будущее - свое будущее, - обречен. С потерей веры он теряет также и духовную стойкость; он позволяет себе опуститься и стать объектом душевного и физического разложения. Как правило, это происходит совершенно внезапно, в форме кризиса, симптомы которого очень хорошо знакомы опытному узнику лагеря.
...Однажды утром человек отказывался вставать и идти на работу и оставался лежать в бараке, на соломе, мокрой от нечистот. Ничего - ни предупреждения, ни угрозы, ни побои - не могло вывести его из этого состояния. А потом обычно происходило вот что: он извлекал глубоко запрятанную в кармане сигарету и закуривал. В этот момент мы понимали, что в ближайшие 48 часов этот человек умрет. Ориентация на смысл пропала, и на смену пришло стремление к немедленному удовольствию.
(Заключенные обычно выменивали сигареты на жизненно необходимую еду.)
...Разве это не напоминает то, что встречается нам теперь изо дня в день? Я говорю о тех молодых людях, которые, во всемирном масштабе, называют себя «поколением без будущего». Разумеется, они хватаются не за сигарету, а за наркотики.
На самом деле наркотики - лишь одно следствие более общего массового явления, а именно - ощущения бессмысленности из-за крушения наших экзистенциальных потребностей, что в свою очередь стало универсальным явлением в нашем индустриальном обществе.
...Что было действительно необходимо - это коренное изменение нашего отношения к жизни. Мы должны были научиться, и более того, учить отчаявшихся людей, что на самом деле имеет значение не то, что мы ждём от жизни, а то, что жизнь ожидает от нас. Нам нужно было перестать спрашивать о смысле жизни, а вместо этого понять, что жизнь задает вопросы нам, ставит задачи - ежедневно и ежечасно. Наш ответ должен состоять не в разговорах и размышлениях, а в правильных поступках и правильном поведении. В конечном счете жить означает брать на себя ответственность за выбор правильного ответа на проблемы жизни и выполнять задачи, которые она постоянно дает каждому человеку.